Поэзия
А.И.Полежаев... В.Высоцкий... Современники...

А.И.Полежаев

Иман-козел

В одной деревне, недалёко
От Триполи иль от Марокко –
Не помню я, - жил человек
По имени Абдул-Мелек.
Не только хижины и мула
Не заводилось у Абдула,
Но даже верного куска
Под час иной у бедняка
В запасной сумке не случалось.
Он пил и ел, где удавалось,
Ложился спать, где бог привел,
И, словом, жизнь так точно вел,
Как независимые птицы
Или поклонники царицы,
Котору вольностью зовут,
Или как нищие ведут.
С утра до вечера с клюкою
И упрощающей рукою
Бродя под окнами домов
Пророка ревностных сынов,
Он ждал святого подаянья,
Молил за чувства состраданья
С слезой притворной небеса,
Потом осушивал глаза
Своим изодранным кафтаном
И шел другим магометанам
Одно и то же повторять.
Так жил Абдул лет двадцать пять,
А может быть, ещё и боле,
Как вдруг однажды, сидя в поле
И роя палкою песок,
Нашел он кожаный мешок.
Абдул узлы на нем срывает,
Нетерпеливо открывает,
Глядит, и что ж? О Магомет!
Он полон золотых монет.
«Что вижу я! Ужель возможно?
Алла, не сон ли это ложный? –
Воскликнул радостный бедняк. –
Нет, я не сонный! Точно так…
Червонцы… цехины без счету…
Абдул! Покинь свою заботу
О пище скудной и дневной:
Теперь ты тот же, да другой».
Схватил Абдул свою находку,
Как воин пленную красотку,
Бежит, не зная сам куда,
Именью рад – и с ним беда!
Бежит что сил есть, без оглядки,
Лишь воздух рассекают пятки.
Земли не видит под собой.
И вот лесок пред ним густой.
Вбежал, взглянул, остановился
И на мешок свой повалился.

«Ну, славу богу! – говорит. –
Теперь он мне принадлежит.
Червонцы всё, да как прелестны:
Круглы, блестящи, полновесны!
Какая чистая резьба!
О, презавидная судьба
Владеть подобною монетой!
Я не видал милее этой.
И можно ль статься – я один
Теперь ей полный властелин.
Я… я… Абдул презренный, нищий,
Который для насущной пищи
Два дни лохмотья собирал
И их девать куда не знал,
Я – бездомовный, я – бродяга…

Блажен скупой, блажен стократ
Зарывший первый в землю клад!
Так, так! На лоно сладострастья,
На лоно выспреннего счастья,
В объятья гурий молодых,
К горам червонцев золотых,
На крыльях ветра ангел рока
Тебя, по манию пророка,
Душа святая, принесет –
Там, там тебя награда ждет».

И снова радостный Абдул
На груду золота взглянул,
Вертел мешок перед собою,
Ласкал дрожащею рукою
Его пленявшие кружки
И весил, сколь они легки,
И прикасался к ним устами,
И пожирал их все глазами,
И быстро в землю зарывал,
И снова, вырывши, считал.
Так обезьяна у Крылова
Надеть очки была готова
Хотя бы на уши свои,
Того не зная, что они
Даны глазам в употребленье.

И вот дивится всё селенье,
В котором жил Абдул-Мелек.
«Откуда этот человек,
Из самых бедных, как известно, -
Заговорили повсеместно, -
Откуда деньги получил?
Ну, как же прежде он ходил?
Какой наряд, какое платье!
Ему ли, нищенской ли братье
Носить такие епанчи?»
(А он оделся уж в парчи.)
«Давно ли мы из состраданья
Ему давали подаянья
И он смиренно у дверей
В чалме изодранной своей,
Босой и голый, ради неба,
Просил у нас кусочка хлеба, -
И вдруг богат стал! Отчего?..»

«Готов и дом уж у него!» -
Другой сказал с недоуменьем,
И все объяты удивленьем:
«И дом готов! Нельзя понять,
А как изволит отвечать,
Коль намекнешь ему об этом.
Ну – заклинай хоть Магометом,
А он одно тебе в ответ:
«Мне бог послал». – Ни да, ни нет.
Что хочешь говори – ни слова.
Ты подойдешь: «Абдул, здорово!
Откуда денег ты достал?»
А он, проклятый: «Бог послал».
Такой ответ – на что похоже!»
- «Да, да! И мне твердит всё то же, -
Шептал завистливый иман, -
Но я открою сей обман.
Конечно, много может вера!
Однако ж не было примера,
Чтоб за хорошие дела
Давал червонцы нам Алла.
Люби его всю жизнь усердно,
А всё умрешь так точно бедно,
Каким родила мать тебя,
Когда не любишь сам себя
И там прохлопаешь глазами,
Где должно действовать руками.
Пой эти песни простакам
И легковерным, а не нам.
Я сорок лет уже иманом,
И если с денежным карманом,
То оттого, что мало сплю
И кой-что грешное люблю.
И как, мой друг, ни лицемеришь,
Меня ничем не разуверишь:
Нашел ты, верно, добрый клад.
Проспорить голову я рад…» -
И углубился в размышленье,
Каким бы образом именье
Себе Абдулово достать.
Пронырством истину узнать –
Старанье тщетное – не можно:
Себя ведет он осторожно.
Прокрасться в дом к нему тайком
И деньги вынудить ножом –
Успех неверный и опасный;
Просить на бедных – труд напрасный;
Взаймы – не даст, украсть – нельзя…
Иман выходит из себя:
Нет средства обмануть Абдула.
Гадал, гадал, и вдруг мелькнула
Ему идея сатаны:
Пришельцем адской стороны
Иль просто дьяволом с когтями,
В козлиной шкуре и с рогами
Абдула ночью попугать
И деньги дьяволом отнять
. «Прекрасно, чудно, несравненно! –
Кричал стократно, восхищенный
Своею выдумкой, иман. –
Как дважды два мой верен план!»
Сказал – и разом всё готово.
Козла здорового, большого
В хлеву поспешно ободрал,
На палках шерсть его распял;
Сперва рукой, потом другою,
Потом совсем и с головою
В него с усилием он влез –
И стал прямой козел и бес.

«Как, как! Иман в козлиной шкуре?
Не может быть того в натуре, -
Кричат пятнадцать голосов, -
Не может быть людей-козлов!»

Друзья мои! Пустое дело:
Могу уверить очень смело
И вас, и прочих молодых,
Людей неопытных таких,
Что в сто иль тысячу раз боле
Искусств таинственное поле
Открыто глупым дикарям,
Чем нашим важным хвастунам,
Всезнайкам гордым и надменным,
Полуневеждам просвещенным.
Поверьте: множество вещей
(Прочтите «Тысячу ночей»),
Которых мы не понимаем
И нагло вздором называем,
Враньем, несбыточной мечтой,
В степях Аравии святой,
За Индостанскими горами,
За неоткрытыми морями
Не выдумки и не мечты,
А так известны, так просты,
Как наше древнее преданье
Об очень чудном наказанье
Царицей Ольгою древлян,
Как всякий рыцарский роман,
Как предречение кометы,
Как Фонтенели и Боннеты…
В козла запрятался иман,
Как русский прячется в кафтан.
В козлины лапы всунул ноги,
На голове – явились роги,
С когтями, бородой, хвостом –
И, словом, сделался козлом.

Коль говорить вам правду надо,
Я не видал сего наряда,
Но будь на месте я – не я,
Когда хоть каплю от себя
В моем рассказе я прибавил:
Мне это сведенье доставил
Один приехавший арап,
По имени Врилги-хап-хап.
Он человек весьма приятный,
И что важнее: вероятный –
Не лжет ни слова – и он сам
Свидетель этим был делам.

Спустилась ночи колесница;
Небес лазоревых царица,
Блеснула бледная луна;
Умолкло всё, и тишина
Простерлась в дремлющем селенье
Свершив обряды омовенья,
Облобызавши Алкоран,
Семейства мирных мусульман
Предались сладкому покою.
Один, с преступною душою,
В одежде беса и козла,
Забыв, что бодрствует Алла
И видят всё пророка очи, -
Один лишь ты во мраке ночи,
Иман-чудовище, не спишь,
Как тень нечистая скользишь,
Как дух, по улице безмолвной,
Корысти гнусной, злобы полный –
Ты не иман, а Вельзевул.

И вдруг встревоженный Абдул –
К нему стучится кто-то, слышит,
И за дверьми ужасно дышит,
И дико воет, и скрипит,
И хриплым гласом говорит:
«Абдул, Абдул! Вставай скорее,
Покинь твой страх, будь веселее:
Твой гость пришел, твой друг и брат,
Отдай назад, отдай мой клад;
Узнай во мне – Адрамелеха!» -
И снова грозный голос смеха,
И визг, и скрежет раздались;
Крючки на двери потряслись,
Трещит она, валѝтся гулом,
И пред трепещущим Абдулом
Козел рыкающий предстал…
«Отдай мой клад! – он закричал. –
Отдай! – взгремел громоподобно. –
Мне было дать его угодно –
И отниму его я вновь.
Где, гнусный червь, твоя любовь
И благодарность за услугу
Мне, избавителю и другу?

Кому, о дерзостный! Кому
Дерзал ты жаркие моленья
В пылу восторга и забвенья
За тайный дар мой приносить?

Куда, Адамов сын презренный,
Моей рукой обогащенный,
Златые груды ты сорил?
Меня ли тратой их почтил?
Познал ли ты мирское счастье:
Забавы, роскошь, сладострастье,
Веселье буйное пиров
И плен заманчивых грехов?
Ты не искал моей защиты;
Пророк угрюмый и сердитый
Тебе приятнее меня –
Тебе не нужен боле я!
Итак, свершись предназначенье, -
Впади, как прежде, в униженье!
Отдай мой дар, отдай мой клад –
И будь готов за мною в ад!»
- «О сильный дух, о дух жестокой! –
Вскричал Абдул в тоске глубокой. –
Постой, постой! Возьми твой клад,
Но страшен мне, ужасен ад…»

Иман, схватив скорей мешок,
Лихим козлом из дому – скок;
ему как пух златое бремя,
Как Архимед в старинно время,
«Нашел!» - он радостно кричит
И без души домой бежит.
Примчался, кинул деньги в сено
И стал из дьявольского плена
Свой грешный труп освобождать,
И так и сяк – тянуть и рвать
Бесов лукавых облаченье, -
Нет… ни искусство, ни уменье,
Ничто нимало не берет –
Козлина шерсть с него нейдет;
Вертится, бесится, кружится,
Потеет, душится, бранится,
Пытает снять с себя козла –
Нет силы… кожа приросла.

Что делать? Бедный ты невежда!
Исчезла вся твоя надежда:
Сырое липнет на сухом –
А ты не слыхивал о том!
Когда б ты знал хотя немного,
Что запрещается престрого
От европейских докторов
(От самых сведущих голов)
Не только в шкуры кровяные
И не совсем ещё сухие
Влезать, как ты изволил влезть,
Но даже стать на них иль сесть –
Чему есть многие причины
(Которых, впрочем, без латыни
Тебе не можно рассказать),
То, верно б, шкуру надевать
Тебе не вздумалось сырую;
Теперь же плачь и вόпи: вскую!

Реви, завистливый иман,
Кляни себя и свой обман,
Терзайся, лей рекою слезы,
Твое лукавство и угрозы
Увлечь ограбленного в ад
Теперь тебя лишь тяготят;
И шерсть козлиная с тобою
Пребудет ввек, как с сатаною,
Который с радостию злой
Теперь летает над тобой.
«Иман, иман! – тебе на ухо
Шипит ужасный голос духа,
Как шорох листьев иль змеи. –
Приятны ль цехины мои?»
Напрасно, мучимый тоскою,
Окован мощною рукою,
Бежишь в обитель спящих жен;
Они невинны: легкий сон
Смыкает сладостно их очи,
Для них отрадны тени ночи,
В душе их царствует покой.
Напрасно с просьбой и мольбой
Ты ожидаешь состраданья;
Твой гнусный вид, твои рыданья,
Твои слова: «Я ваш супруг!» -
Как громом их сразили вдруг.
Испуга пагубного жертвы,
Они упали полумертвы
При этих горестных словах.
«Не муж явился к нам в рогах
С брадой и шерстию козлиной,
Но дух подземный, нечестивый,
Приняв козла живого вид,
Его устами говорит».
И крик детей, и жен смятенье,
И в доме страшное волненье,
И визг, и вой: «Алла, Алла!»,
И быстролетная молва,
И речи, сказки об имане
И о смешном кафтане
В селенье быстро разнеслись.
«Где, где он? – вопли раздались. –
Кажите нам сего урода!»
И сонмы буйные народа
К нему нахлынули на двор.
«Вот дух нечистый, вот мой вор! –
Кричал с горящими глазами
И угрожая кулаками
И вне себя Абдул-Мелек. –
Отдай, презренный человек,
Сейчас мешок мой с золотыми
Или я в ад тебя за ними,
Исчадье адово, пошлю;
Отдай мне собственность мою!»

«Абдул, Абдул! – сказал несчастный. –
Теперь я вижу, что напрасно
Не чтил Аллу я моего:
Правдиво мщение его!
Возьми твой клад – мне бес лукавый
Вдохнул поступок мой неправый».

«Теперь он боле не иман;
Его на петлю, на аркан! –
Кричал народ ожесточенный. –
Пускай во все концы вселенной
Пройдет правдивая молва,
Что так за гнусные дела
У нас карают всех злодеев».

«Ура! – раздался общий крик. –
Пророк божественный велик!
Пред ним не скрыты преступленья,
И грозен час его отмщенья!
Покинь, Абдул, покинь твой страх,
Иман и клад в твоих руках».
«Так награждаются обманы
И козлоногие иманы!» -
Абдул безжалостно твердил
И по селу его водил
С веревкой длинною на шее.
«Сюда скорей, сюда скорее!» -
Кричали зрители вокруг;
И хилый дедушка, и внук,
И стар, и молод собирались,
Козлу смешному удивлялись
И тайно думали: «Алла!
Не дай нам образа козла!»

__________________
Уже то время миновало;
Имана бедного не стало,
Покрыла гроб его ковыль;
Но неизглàдимая быль
Живет в преданьях и рассказах,
И об имановых проказах
Там и доселе говорят
И детям маленьким твердят:
«Дитя мое! Не делай злого
И не желай себе чужого,
Когда не хочешь быть козлом:
За зло везде заплатят злом».
И в час полночи молчаливой
Ребенок робкий и пугливый
Со страхом пό полю бежит,
Где хладный прах его лежит.
И мусульманин правоверный
Еще доселе суеверно
Готов пришельцу чуждых стран
Сказать, что мертвый их иман
Нередко, встав из гроба, бродит
И криком жалостным наводит
Боязнь и трепет в тех местах,
Что – страшно думать о козлах.

1825 или 1826



Полежаев А.И. Стихотворения и поэмы - Л.: Сов.писатель,1987.
(Б-ка поэта. Большая сер.)


На главную
Сайт создан в системе uCoz